О грехе и смерти

Положительное. Быль. 

Я предпочел бы никогда об этом не писать, забыть этот случай, как один из многих с хеппиэндом, и, покрыв его молчанием, ждать других подобных. Но недавние громкие речи сломали мое упрямство. Написал.

Месяца два, а может и три назад, в самое обычное, далеко не выходное воскресенье, я ворвался в собор свойственной мне быстрой и неспокойной походкой. 

Там отец И. готовился к совершению таинства. На середину храма вынесли купель. Все ясно – будут крестить. 

Уверенным шагом, не оглядываясь по сторонам, бегу в алтарь. Не помню, зачем. Внезапно меня остановила ставшая передо мной фигура в белом и с полными жизни глазами бодро и громко выдала “здравствуйте”.

Я еле ответил “добрый день” после небольшой паузы. Видимо, на моем лице она прочла недоумение. Я пытался вспомнить и был почти уверен, что ни венчания, ни крещения на тот день не назначал. Опять накладка?…

– Вы меня не помните? спросила она с той же бодростью. 

Я вздохнул. Значит, просто кто-то снова меня вспомнил и решил поздороваться. Это приятно. Всмотрелся. Нет, не вспомнил. Не стал применять приемы французской любезности и прямо ответил:

– Нет, к сожалению, не помню. 

– Совсем? 

– Совсем.

– Я была у Вас в прошлом году, хотела делать аборт. Не знала, как быть. Вот, сегодня мы крестим малыша и венчаемся. Решили все в один день.

– Как замечательно, – выдавил я. 

Больше не смог. Стрелой пробил мою память тот разговор в среду (именно в этот день я дежурю – не люблю это слово! – в соборе).

Дежурство в будние дни не сильно отличается от дежурства в выходные. Иногда кофе некогда выпить за весь день, а иногда успеваешь ответить на десятки писем по своим административным делам, прочесть интересную главу.

В ту среду было прохладно. Кажется, шла ранняя весна. Подошла неприметная девушка в темном пуховике и спокойным голосом спросила, можно ли поговорить с батюшкой. Одежда, речь, – всё выдавало в этой фигуре самую обычную, скорее всего, провинциальную, среднестатистическую девушку. 

Как делают все наши отцы, я отошел с ней в левый угол храма, где у нас стоит столик для бесед и под кротким взором большого образа Казанской иконы Божией Матери стал слушать.

Она начала спокойно. Первые фразы о том, что она беременна, что не уверена, оставит ли она ребенка, что с отцом ребенка они совсем недавно вместе и даже не долгое время знакомы и прочие факты, она излагала спокойно. И меня это радовало. Кажется, человек пришел не ныть и не кричать, не выплеснуть очередную порцию эмоций. Хотя и это иногда нужно.

Наверное, она выплакалась и выстрадала не одну ночь. Наверное, она услышала в свой адрес не один укор и не одну ругань перед тем, как прийти в храм. И уж точно она знала и понимала, что если иногда ругают за брюки и непокрытую голову, то что уже говорить о внебрачных связях и, тем более, мысли об аборте? … 

А что ей было терять? Дегтя, видимо, она испробовала столько, что еще ложку проглотит незаметно. 

Не знаю почему, но мне показалось, что в храм она заглядывает не часто. И сейчас заглянула не для того, чтобы понять, грех ли она сотворила или сотворит. А поговорить о своих планах, которые связаны с опасным делом. Делом, которые некоторые называют грехом и даже убийством, а некоторые – “своим” делом.

Я не помню, с чего я начал разговор с ней. И не помню, чем закончил. Я знаю, что в такие моменты я бываю сначала холоден, потом немного болтлив. Благо, что у меня есть дети, и я не без эмоций могу рассказать, какие они классные и как они громко плачут. Как я присутствовал на родах и многое другое. 

Я помню только, что уточнил, что “это мой Вам совет, но Вы поступайте как знаете. Если надо будет поговорить ещё, приходите, звоните, не стесняйтесь”. Это то, что говорят и все наши отцы. 

Кажется, я не напомнил ей о том, что это грех. По крайней мере, не хотел и не собирался этого делать. Судя по её слезам в конце, она понимала это намного лучше меня. Она же смотрела на это в упор, а не сквозь страницы книг.

Через несколько минут после этого разговора я провел то ли экскурсию по храму для французов, то ли встречу с кем-то из хозяев страны, в которой мы гостим, – не помню. Но точно знаю, что этот разговор к вечеру напрочь ушел из моей головы. И я может быть, никогда бы о нем не вспомнил, если бы не эта невеста, вставшая передо мной в воскресенье, почти год спустя.

Я не знал, как реагировать на слова этой радостной мамы и невесты. Я просто улыбнулся, вымолвил «как замечательно» и ушел. Мне было неудобно. Надо радоваться, – а чему? Сколько пар женятся и сколько детей крестят? Что я отговорил от аборта? Ну да, конечно. Настолько, что сам к вечеру забыл об этом жизненно важном, в буквальном смысле, разговоре.

Я очень рад, что забыл даже ее имя, и может быть снова ее не узнаю, что крестить и венчать они попросили отца И., а не меня. И еще я очень рад, что Господь дал мне упрямый характер, и я весьма не послушный, и всегда был таким…

Но я думаю: что, если бы я был более послушным и следовал бы советам некоторых наших братьев? Что, если бы я назвал бы её «бесплатной проституткой», «блудницей» и бросил бы в неё камнем? Ну а сынок, – и сами понимаете, чей сын он был бы. Или, как минимум, если бы прилично указал ей на тяжесть её первого греха и на ужас второго? И вручил бы ей в придаток путеводитель по дорогам ада?

Новость о рождении этого малыша стала мне лучшей наградой за упрямство. В храме, с крестом и перед иконой я не хотел говорить с ней о грехе. Об этом с ней говорили до меня. Я не хотел говорить с ней об аде. Она жила в нем как минимум несколько дней. И, наверное, знала о нем больше, чем я. 

Мы просто заговорили о жизни, о её красоте, о её прелестях и трудностях. И о том, что можно её подарить, а можно и не дарить. Мы заговорили о жизни, и жизнь заговорила в ней. 

Иногда мне грустно, что у меня никогда не было старых маститых учителей-старцев. Но в такие моменты я радуюсь этому, ведь могу свободно и упрямо, не подумывая о советах старцев, идти к Тому, Кто есть Путь, Истина и Жизнь, а не обличитель и смерть. Есть минуты, когда лучше не заметить грех и подарить жизнь, нежели всмотреться в грех. Ведь с грехом в мир вошла смерть (Рим. 5, 12), а жизнь – через Христа (Рим. 6, 4), и в Нем мы обрели примирение (Рим. 5, 11).

Священник Иоанн Димитров